Играет день в своих лучах
Весеннею погожею...
И ложь повисла на губах
Улыбкой замороженной...


А день тянулся леденцом
За редкими прохожими.
А я играл своим лицом
И звал тебя хорошею.


И вспоминал вчерашнее --
Что удивляться нечему:
Мы встретились на Пятницкой,
А дело было к вечеру.


А дело было все к тому:
Тебе -- остаться гордою,
А мне -- искать, в какой жилет
Уткнуться пьяной мордою.


Я говорил, что верю ей,
И плакался натуженно,
Пока мы шли ко мне домой...
А ночь была простужена...


А ночь дышала воробьем,
Ладошкой придушенным,
И таял месяц за окном --
Оладушек надкушенный.


И было все по-прежнему:
Тяжелое молчание
И холодеющий венец
Гражданского венчания.


А личико остывшее --
Картинкою тревожною...
Ты все смотрела на меня
Глазами новорожденной.


Глазами затаенными,
Распахнутых вниманием,
И гулко капала вода
Разбитым ожиданием.


Она ушла, косыночкой
Махнув, как полагается,
А мы, шагнув на день вперед,
О память спотыкаемся.


О память спотыкаемся,
Встаем -- и снова падаем...
И набиваемся с тоски
Под вечер провожатыми.


Судьба намокшей рыбкою
Везет, кривляясь хвостиком.
И сам -- зайчонком в поезде,
Исколотый компостером --


Сидишь, моргая глазками,
И потираешь ссадины.
А рядом -- кушают да пьют,
И вкусно пахнет краденым.


И, отвернувшись с калачом,
Поют халву поэтики,
И предъявляют, сволочи,
Плацкартные билетики.


Эх, раз! Да раз!
Еще не один...
Каравай, каравай,
Не уверен -- не кусай.