На солнечном пляже в июне
В своих голубых пижама
Девчонка - звезда и шалунья -
Она меня сводит с ума.


Под синий berceuse океана
На желто-лимонном песке
Настойчиво, нежно и рьяно
Я ей напеваю в тоске:


"Мадам, уже песни пропеты"
Мне нечего больше сказать!
В такое волшебное лето
Не надо так долго терзать!


Я жду Вас, как сна голубого!
Я гибну в любовном огне!
Когда же Вы скажете слово,
Когда Вы придете ко мне?"


И, взглядом играя лукаво,
Роняет она на ходу:
"Вас слишком испортила слава.
А впрочем.. Вы ждите... приду!.."


Потом опустели террасы,
И с пляжа кабинки свезли.
И даже рыбачьи баркасы
В далекое море ушли.


А птицы так грустно и нежно
Прощались со мной на заре.
И вот уж совсем безнадежно
Я ей говорю в октябре:


"Мадам, уже падают листья,
И осень в смертельном бреду!
Уже виноградные кисти
Желтеют в забытом саду!


Я жду Вас, как сна голубого!
Я гибну в осеннем огне!
Когда же Вы скажете слово?
Когда Вы придете ко мне?!"


И, взгляд опуская устало,
Шепнула она, как в бреду:
"Я Вас слишком долго желала.
Я к Вам... никогда не приду".
1930, Цоппот, Данциг