В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
Грудой свертков навьюченный люд:
Каждый сам себе царь и верблюд.


Сетки, сумки, авоськи, кульки,
Шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
Мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
В Вифлием из-за снежной крупы.


И разносчики скромных даров
В транспорт прыгают, ломятся в двери,
Исчезают в провалах дворов,
Даже зная, что пусто в пещере:
Ни животных, ни яслей, ни Той,
Над Которою -- нимб золотой.


Пустота. Но при мысли о ней
Видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства --
Основной механизм Рождества.


Валит снег; не дымят, но трубят
Трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет -- никому не понятно:
Мы не знаем примет, и сердца
Могут вдруг не признать пришлеца.


Но, когда на дверном сквозняке
Из тумана ночного густого
Возникает фигура в платке,
И Младенца, и духа Святого
Ощущаешь в себе без стыда;
Смотришь в небо и видишь -- звезда.